Неточные совпадения
Приказчик улыбался, делая вид, что он это самое давно думал и очень рад слышать, но в сущности ничего не понимал, очевидно не оттого, что Нехлюдов неясно выражался, но оттого, что по этому проекту выходило то, что Нехлюдов отказывался от своей выгоды для выгоды других, а между тем истина о том, что всякий человек заботится только о своей выгоде в ущерб выгоде других людей, так укоренилась в сознании приказчика, что он предполагал, что чего-нибудь не понимает, когда Нехлюдов говорил о том, что весь доход с
земли должен поступать в
общественный капитал крестьян.
Нехлюдов продолжал говорить о том, как доход
земли должен быть распределен между всеми, и потому он предлагает им взять
землю и платить зa нее цену, какую они назначат, в
общественный капитал, которым они же будут пользоваться. Продолжали слышаться слова одобрения и согласия, но серьезные лица крестьян становились всё серьезнее и серьезнее, и глаза, смотревшие прежде на барина, опускались вниз, как бы не желая стыдить его в том, что хитрость его понята всеми, и он никого не обманет.
И он составил в голове своей проект, состоящий в том, чтобы отдать
землю крестьянам в наем за ренту, а ренту признать собственностью этих же крестьян, с тем чтобы они платили эти деньги и употребляли их на подати и на дела
общественные.
А не хочешь владеть — ничего не платишь, а подать на
общественные нужды за тебя будут платить те, кто
землей владеет.
— А так как трудно распределить, кто кому должен платить, и так как на
общественные нужды деньги собирать нужно, то и сделать так, чтобы тот, кто владеет
землей, платил бы в общество на всякие нужды то, что его
земля стоит.
Дело правды Божьей на
земле, правды
общественной должно быть делом творческим, а не разрушительным.
«Уж Ефима Андреича не обманешь, Ефим Андреич достигнет, потому как на два аршина под
землей видит», — таково было
общественное мнение подчиненной массы.
Но зато, вот помяните мое слово, проснется
общественное сознание, очнутся некоторые из них самих, и не будет для них на русской
земле людей, поганее этих Красиных; не будет ни одного из них, самими ими неразоблаченного и незаплеванного.
К счастию, эти варварские времена давно прошли, и с тех пор, как никто не мешает нам употреблять наши способности на личное и
общественное благо, с тех пор, как из нас не выбивают податей и не ставят к нам экзекуций, мы стали усердно прилагать к
земле наш труд и нашу опытность, и
земля возвращает нам за это сторицею.
И вот для проповедания этого христианского учения и подтверждения его христианским примером, мы устраиваем среди этих людей мучительные тюрьмы, гильотины, виселицы, казни, приготовления к убийству, на которые употребляем все свои силы, устраиваем для черного народа идолопоклоннические вероучения, долженствующие одурять их, устраиваем правительственную продажу одурманивающих ядов — вина, табаку, опиума; учреждаем даже проституцию; отдаем
землю тем, кому она не нужна; устраиваем зрелища безумной роскоши среди нищеты; уничтожаем всякую возможность всякого подобия христианского
общественного мнения; старательно разрушаем устанавливающееся христианское
общественное мнение и потом этих-то самых нами самими старательно развращенных людей, запирая их, как диких зверей, в места, из которых они не могут выскочить и в которых они еще более звереют, или убивая их, — этих самых нами со всех сторон развращенных людей приводим в доказательство того, что на людей нельзя действовать иначе, как грубым насилием.
В этих низменных сферах
общественной жизни душа вянет, сохнет в вечном беспокойстве, забывает о том, что у нее есть крылья, и, вечно наклоненная к
земле, не подымает взора к солнцу.
Господин Голядкин вздрогнул и покраснел: как-то нечаянно опустил он глаза в
землю и увидел, что был в таком неприличном костюме, в котором и у себя дома ему быть нельзя, не только в
общественном месте.
Так точно живая и свежая часть русского общества нашла необходимым отказаться наконец от почтенных и умных фразеров, вызвавшихся подобным образом лечить
общественные раны
земли русской.
Не клочок
земли, не месяцы и не годы нужны были для того, чтобы пересоздать
общественные привычки.
Так было бы и на
земле в том идеальном государстве, в котором бы все члены прониклись теми чистыми понятиями об
общественной иерархии, какие сейчас были приведены…
Г-н Тегоборский говорит в книге, недавно вышедшей в Париже и посвященной императору Николаю, что эта система раздела
земель кажется ему неблагоприятною для земледелия (как будто ее цель — успехи земледелия!), но, впрочем, прибавляет: «Трудно устранить эти неудобства, потому что эта система делений связана с устройством наших общин, до которого коснуться было бы опасно: оно построено на ее основной мысли об единстве общины и о праве каждого члена на часть общинного владения, соразмерную его силам, поэтому оно поддерживает общинный дух, этот надежный оплот
общественного порядка.
"…Теперешний город получил свою физиономию. Типу столицы он не отвечает, как бы его ни величали"сердцем России", в смысле срединного органа. Москва не центр, к которому приливают нервные токи
общественного движения, высшей умственной культуры… Ее следовало бы скорее считать центральным губернским городом или, лучше сказать, типом того, чём впоследствии могут оказаться крупные пункты областей русской
земли, получивших некоторую обособленность. Остов губернского города сквозит здесь во всем".
Они верили, что тот дворянин почетнейший, кто забывает себя для пользы
общественной, кто не боится говорить правду перед сильными
земли за утесненных и беззащитных и готов за эту правду положить свою голову.
Только теперь, у нас, здесь, мы работаем не для своего или чужого обогащения, а в самом труде своем работаем над созданием новой, еще не виданной на
земле жизни; в первый раз труд сам по себе становится великим
общественным делом.